Дочь партизана: «Нашу семью война разлучила надолго»

Беги и не оглядывайся

Нашу семью из пяти человек война разлучила надолго. Отец – Федор Иванович Чижик, который в мирное время руководил колхозом им. Кирова в деревне Великая Слива Слуцкого района, ушел в партизанский отряд. Его фамилию фашисты боялись произносить вслух. Сама видела, как при упоминании о нем немецкий комендант вытаращил глаза, что-то прокричал на непонятном мне языке и схватился за наган…

Видимо, отец действительно наводил на врагов ужас: за все время его безуспешных поисков фашисты истребили в нашей деревне 18 семей, связанных с партизанами. Многие из них были с нами в родстве. Осиротели и мы. Шел 1943 год. Мне всего 13 лет, старшему Сашке – почти 16. Спустя полгода ему все-таки пришлось взять в руки карабин и отправиться в слуцкие леса вслед за папой – дома ожидал неминуемый расстрел. Младшему, Толе, едва исполнилось 3 года…

За мамой, Евдокией Федосовной, пришли полицаи, а мне удалось избежать ареста: она успела махнуть рукой, мол, беги и не оглядывайся. После рассказали, как мама выла от горя, когда у нее из рук вырывали маленького сына. Выручила соседка: прибежала на крики и, встав перед извергами на колени, упросила отдать малыша ей. А ведь женщина рисковала – у самой дома двое детей… Толю уберегли, а вот маму забрали в городскую тюрьму.

Семья партизана Чижика. Федор и Евдокия с тремя детьми.

В огненном пекле

В Слуцке, где жили мамины родители и куда вся наша семья переехала за год до начала войны, мы со старшим братом Сашей насмотрелись такой жути, которую и сейчас, закрыв глаза, вижу как наяву. По улицам громыхали немецкие танки. От звуков, издаваемых этими чудовищами, закладывало уши. По брусчатке тянулись люди с нашитыми на спинах желтыми шестиконечными звездами. Их сгоняли в гетто, которое соорудили в домах двух кварталов, огородив колючей проволокой. Дважды в день в конце улицы Карла Либкнехта, в карьере, откуда раньше возили гравий для стройки, теперь расстреливали людей. Трупы скидывали в огромную яму. После ареста мамы, когда у меня не приняли вторую передачу, мы с бабушкой Ульяной полдня ползали в том карьере – перебирали тела убитых. Слезы ручьем текли по лицу бабули, она искала свою дочь. А когда обнаружила темноволосую женщину, вся затряслась. Но ошиблась: мамы среди тех людей не оказалось…

О ее судьбе мы узнали лишь после Великой Победы от чудом уцелевшего соседа: у него на глазах сожгли его жену и мою маму. В концлагере Тростенец их вместе с остальными заключенными завели в дом с большой печью и скользкими полами. За ними наглухо закрыли дверь, а полы подняли с помощью рычага. Люди скатились в огненное пекло…

Мужчина рассказал о фашистских зверствах: по всей округе несколько раз в сутки разносились душераздирающие крики, а воздух пропитывался сладковатым запахом сожженных живьем.

Табличка на изгороди

Военнопленных везли в Слуцкий концлагерь на больших грузовиках. Горожане толпами стояли по обочинам, вглядывались в их лица – искали своих. Как-то я закинула в машину сорванную на огороде редьку. Мужчины схватили ее и стали грызть вместе с ботвой, а потом один из них выпрыгнул из грузовика и припал губами к луже. Фашист тут же подскочил и стал бить прикладом в лицо. Пленный упал в воду – и по ней растеклась кровь…

Однажды на сотках, где была выкопана картошка, нашла несколько клубней и, пока не было пленных и часового, закинула за проволоку. Как только люди вышли на прогулку и заметили мою «посылку», сразу же накинулись на нее. Но появился немец и всех уложил из автомата. Я стояла неподалеку и все видела. А на изгороди висела табличка: «За передачу пленным – расстрел».

Досталось и моему Саше. Примерно за полгода до ухода к партизанам он был учеником в сапожной мастерской. Целыми днями его и других мальчишек заставляли в двуколке возить мертвых в выкопанные ямы.

Брат пришел домой спустя 2 недели – все время плакал и не мог есть. Сказал, что от людей остались лишь кости, обтянутые коричневой кожей. А когда обгоревшие тела брали за руки и ноги, чтобы перенести в сани, они рассыпались на части.

Мамин тулуп

Вместе с маленьким Толей мы пережили несколько блокад (немцы трижды оккупировали слуцкие леса, бомбили и обстреливали партизан и мирное население). Каждый раз теряли отца, который вместе с товарищами отступал под натиском немецко-фашистских захватчиков, и вновь находили спустя неделю, две, а то и несколько месяцев. Как выжили – до сих пор диву даюсь! Когда вражеский обстрел застал нас в лесу, пришлось ночевать прямо на снегу под звездным небом. Положив на себя Толю, накрыла его сверху маминым тулупом. В ту ночь обморозила себе руки, а братик – ноги…

Нина в 17 лет.

Двигались с ним от землянок к буданам – самодельным шалашам из веток. Везде были люди. Помню, женщина с двумя дочками сильно плакала. Оказалось, немцы убили ее среднюю девочку, и она не могла уйти, не похоронив ребенка. Положив грудную младшую дочь в будане возле костра, вместе со старшей отправилась на поиски убитой. Больше они не вернулись. Тогда же при бомбежке погибла и оставленная малышка.

Толя постоянно плакал от голода. В день мы съедали лишь несколько хлебных сухариков. Моя голова покрылась коростой, под которой роились вши. И тут мы неожиданно встретились со старшим братом. Сашка был такой же вшивый, грязный и очень худой. Вместе с товарищами он переправлял для партизан обозы с провизией за линию фронта.

Мы живы!

С тех пор так и спасались втроем. Сашка носил на руках Толю, а я – его карабин, который казался тяжелее ребенка.

Не раз стояли на краю. Случилось попасть под обстрел ночью. Бежали друг за другом, а между нами проносились красные полосы трассирующих пуль. И как тогда не зацепило – уму непостижимо!

Было и такое, что фашисты из самолетов разбросали над буданами листовки. В них говорилось о том, чтобы люди добровольно выходили из болот и сдавались. Взамен обещали сохранить жизнь. И тут я взмолилась: «Саша, пошли к ним, я больше не выдержу!» От брата тут же получила оплеуху: «Не верь фашистам – они всех убьют. Мы никогда не сдадимся врагу!» Кстати, он оказался прав. Тех, кто тогда сдался, развезли по концлагерям.

Вывел нас из окружения раненный в левое плечо дед. Он жил в тех краях. Его семью расстреляли. Пробыли мы у него несколько недель. От слабости и голода я не могла подняться, лежала много дней. А по весне начала вставать, ходила, опираясь на палочку. И вот однажды выхожу на крыльцо и вижу вдалеке фигуру отца. Закричать не могу – сил нет, а он все дальше и дальше. Зарыдав от отчаяния, крикнула в последний раз… и папа обернулся. Он так крепко целовал нас! А еще сильно плакал – впервые видела его слезы. Отец уже и не надеялся, что мы живы.

Нина Федоровна Безрученко.

***

Отца наградили орденом Красной Звезды и медалью «Партизану Великой Отечественной войны» I степени. Умер папа в 1953 году от туберкулеза.

После войны я экстерном окончила школу и поступила в педагогический институт. Преподавала историю. Вышла замуж и родила двоих детей.

Старший брат Александр в 1944 году, добавив себе год до 18 лет, отправился добровольцем на фронт. Дошел до Берлина. Как и отец, награжден орденом Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «Партизану Великой Отечественной войны» I степени. После Победы уехал в Волгодонск (Ростовская область), где работал мастером литейного цеха на металлургическом заводе. Его не стало в 1980-х. Было ему немногим за 50.

Анатолий остался в Слуцке. Работал экскаваторщиком, а еще вел кружок авиамоделирования. Умер 6 лет назад в возрасте 72 лет.

Виктория БОНДАРЧИК

Фото автора и из архива семьи