«Решили с женой, что в Чернобыль поедет кто-то один. Чтобы второй смог вырастить детей». Врач-хирург о работе в зоне заражения, радиоактивных гусях и неверии пенсионеров в радиацию
Геннадий Кондратенко – человек не из мнительных. С его-то профессией и стажем за плечами – оно и понятно. Хирург, в медицине 50 лет. Экс-заведующий хирургическим отделением 10-й городской клинической больницы в Минске. Заведующий хирургической кафедрой в Белорусском государственном медуниверситете. Доктор медицинских наук. Профессор. Сильный человек. Но стоит заговорить о Чернобыле, как в его волевом голосе слышится волнение. Даже спустя столько лет воспоминания о трагедии не даются медику легко: он до сих пор жалеет пострадавших местных жителей и преисполнен благодарности к ликвидаторам, отдавшим Чернобылю свою жизнь. Сам Геннадий Кондратенко в 1986 году около месяца отработал врачом в наиболее загрязненном районе – Брагинском. Смерти особо не боялся. Говорит, что остался цел и невредим, наверное, благодаря соблюдению мер безопасности и Божьему промыслу.
Апрель 1986 года. В то время мой собеседник жил с женой и двумя маленькими дочерями в пригороде Гомеля. Он – практикующий хирург, супруга – тоже медик, заведующая терапевтическим отделением. Об аварии узнали, как и многие другие, – из скупого радиосообщения. Но, в отличие от многих, поняли: случилась катастрофа.
– У нас с коллегами в распоряжении были дозиметры. В то время система гражданской обороны была на высоком уровне, и медики имели доступ к таким приборам, – вспоминает Геннадий Георгиевич. – Включили – а показания зашкаливают. После нескольких попыток подумали, что дозиметры просто не исправны, и оставили это дело. Но чувство тревоги осталось.
Через два дня Геннадий вместе с коллегами вышел на майскую демонстрацию. Медикам рекомендовали принять в ней участие, – чтобы население не паниковало. Раз врачи в шеренге – значит все хорошо.
– Люди на демонстрации спрашивали, как защититься от радиации, – говорит собеседник. – Я, насколько позволяли знания, советовал: побольше дома оставаться, марлевые фильтры с сеткой на форточки вешать и несколько капель йодной настойки, разведенной в воде, принимать. Своих детей мы с женой просто заставляли это делать…. А через 5-7 дней в больницу стали привозить жителей 30-километровой зоны. И вот тогда масштаб людского горя стал более понятен. Тяжело было на них смотреть – угнетенные, потрясенные. Пациенты приезжали с пустыми руками, им не разрешалось ничего с собой брать. Многие плакали и без конца повторяли, что потеряли все. Новых пациентов сразу тщательно гигиенически обрабатывали («смывали» радиацию), одежду-игрушки завязывали в целлофановые пакеты. Но даже после всех процедур пациенты показывали довольные высокий уровень излучения. Особенно жалко было поступивших в больницу детей. Помню, как моя жена относила им игрушки наших дочерей. И иногда перед уходом на работу не могла сдержать слезы.
Но вскоре супругам пришлось переживать уже за свою жизнь. На одном из совещаний медицинскому персоналу объявили: предстоит ехать в особо пострадавшие районы, вахтовым методом, на 15 дней.
– Дома мы посоветовались с женой и приняли решение: поехать должен кто-то один. Чтобы если что случится, было кому вырастить детей. И таким образом я два срока отработал за себя и за супругу в одном из самых зараженных районов Беларуси – Брагинском.
Отказаться от командировки врач даже не подумал. И особо не переживал. Говорит, стрессоустойчивым человеком к тому времени был, отслужил срочную службу в армии. Да и советское воспитание сказывалось: испытывал чувство долга, считал, что сделать можно многое – только панике поддаваться не надо.
Через пару дней командированному хирургу выделили машину, определили в помощь лаборанта и группа отправилась в путь. Чем ближе подъезжали, чем чаще видели, как военные смывают с дорог радиоактивную пыль. Ловили себя на мысли, что на обочинах уровень радиации просто жуткий и – ехали дальше. Машину тоже часто останавливали: военные дозиметристы измеряли уровень радиации. Самым «грязным» местом в машине оказались колеса и арки.
Разместили медиков в районной больнице. Здесь они и жили, и работали. Принимали экстренных хирургических больных, но главной целью было осматривать местных, оставшихся в деревнях. По зараженным селам Геннадий с помощницей ездили с утра до ночи. Обследовали «отказников от эвакуации», брали анализы, выписывали любые лекарства, в том числе импортные, и бесплатно. Если кому становилось плохо, забирали в больницу.
– Мы работаем, а в военные в это время смывают радиоактивную пыль с крыш домов, – рассказывает Геннадий Георгиевич. – Упираются одной ногой в борт машины, другой – в крышу, и, сантиметр за сантиметром, снимают с шифера «грязь» скребками. Срезали они и верхний слой почвы, увозили на могильник. Труд тяжелейший, но иногда напрасный. Помню, как военные решили вывезти грунт с участка дороги между деревней и озером. Сделали. А на следующий день дозиметры снова зашкаливали. Оказалось, что по этой дороге на водопой ходили домашние гуси-утки, оставляя за собой помет. Вот эти испражнения и давали немыслимый уровень радиации. Там все было заражено: и птицы, и трава, которую они щипали, и вода, которую пили.
К слову, самим медикам тоже приходилось пить воду из местных источников. Ощущали постоянную сухость во рту, жажду, першение в горле и понимали, что это признаки радиации.
– А некоторые местные жители и вовсе не верили в ее существование, – продолжает собеседник. – Даже мой шофер в свободное от работы время ходил в лес и вязал березовые веники для бани. Я ему говорю: «Ну что ж ты что делаешь?» А он в ответ: «Радиация – это чья-то выдумка». К сожалению, и он, и моя лаборантка Жанна спустя какое-то время ушли из жизни…
***
За работу в Чернобыльской зоне Геннадий Кондратенко награжден специальным знаком участника ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Впоследствии он защитит диссертацию, получит высшую категорию и его пригласят на повышение – в только что открывшуюся столичную «десятку». К слову сказать, такого близкого Чернобыля в жизни Геннадия могло и не случиться. По другому жизненному сценарию он, круглый отличник медицинского вуза, ленинский стипендиат, должен был остаться в Минске. После распределения Геннадию предложили работу в клинической ординатуре, но он отказался, простодушно попросив комиссию перераспределить «туда, где нужны хирурги». Так Геннадия отправили на Гомельщину.
– Значит, так надо было, – говорит собеседник. – Я ведь думал отработать в регионе 2-3 года, а остался там на 11 лет… Возвращаясь к теме Чернобыля, я хотел бы сказать, что специалисты, которые там оказались – ликвидаторы – они все же в определенной степени защитили людей от распространения радиации. Сегодня нужно их вспомнить, поклониться, встать на колени перед теми, кто погиб. Знаете, мы сейчас, с коронавирусом, наверное, переживаем нечто подобное. Эту инфекцию, как и радиацию, никто не видит, не чувствует, но она может быть разрушительна. И все же я полагаю, что человечество общими усилиями справится и с этой бедой. Надо просто правильно к ней относиться – давать полную информацию, защищаться и защищать друг друга.
Елена ОРЛОВА
Фото из личного архива героя