Я был, но не был
Герой этой публикации – один из тысяч солдат-резервистов, которых в 1980-е бросали в Чернобыльскую зону устранять последствия аварии. Он едва успел попрощаться с детьми и женой и уже спустя пару дней вглядывался в темневший вдали реактор. «Было интересно и страшно, – вспоминает собеседник. – Во рту все время привкус железистый был, правда, мы не думали о здоровье. Землю радиоактивную перевозили, крыши зданий мыли. Неприятно поражала пустота вокруг». О здоровье пришлось подумать по возвращении, когда резко посыпались зубы и открылась язва. Подлечился и забыл: не интересовался ни обследованиями, ни льготами, разве что заветный на те времена телефон вне очереди установил.
Свыше 30 лет Анатолий проработал водителем. Пенсию оформил 2 года назад и, когда узнал, что имеет право на прибавку как причастный к ликвидации, очень обрадовался. «Жена рано из жизни ушла, поднимать детей приходится одному, за учебу платить. А у меня пенсия – всего 236 рублей. Поэтому и работаю до сих пор», – объясняет Анатолий. Однако мужчине отказали. Удостоверение пострадавшего от катастрофы на Чернобыльской АЭС у него есть, период службы совпадает с «чернобыльским», но для получения денег не хватало «правильных» документов. В архивах не смогли найти сведения о дозе облучения и даже фамилии личного состава части.
Анатолий решил не сдаваться. С помощью правового инспектора труда Минского горкома профсоюза работников местной промышленности и коммунально-бытовых предприятий Тамары Жинкевич обжаловал отказ в вышестоящей инстанции, связался со свидетелем-сослуживцем, которому надбавку уже выдали. Но снова потерпел неудачу. Как полагается по закону, после двух отказов Тамара Жинкевич составила исковое заявление в суд. «Мы хотели избежать разбирательства, рассчитывали на диалог, – поясняет Тамара Николаевна. – Представили дополнительную справку из военкомата, где, в отличие от архивных документов, уже было указано, что Анатолий действительно был в определенный период в Чернобыльской зоне. Но увы…»
Презумпция правоты
Сейчас документы находятся на рассмотрении в суде. Анатолий надеется, что решение окажется в его пользу и годичная эпопея наконец завершится: «Я в Чернобыль не просился и потом тоже никогда ничего не просил. Кстати, из моего отряда в живых осталось около 10 ребят».
После этой истории велик соблазн упрекнуть несговорчивых чиновников. Но если объективно, они действовали по инструкции. Будь на их месте кто-то из нас, вряд ли рискнул распорядиться бюджетными средствами без «бумажки», нужной по проформе. Проблема в другом. Сейчас близится время выхода на пенсию для многих «чернобыльцев». Можно предположить, что Анатолий – не последний, кто столкнется с подобной ситуацией. Но почему именно эти люди должны проводить настоящее расследование, подтверждая свой статус? Было бы логичнее установить презумпцию их правоты и от этого отталкиваться дальше. «У государственных структур гораздо больше полномочий, чтобы изыскивать доказательства и работать с запросами. Так что пришло время пересмотреть сам подход к разрешению подобных проблем, возможно на законодательном уровне», – вспомнились слова Тамары Жинкевич. И здесь с юристом поспорить сложно.
Елена ОРЛОВА