Диверсант из Дашковки

– До войны был обыкновенным оболтусом, – шутит 96-летний бывший партизан. – Как можно высиживать на уроках, когда за окном столько интересного: зимой катаюсь на лыжах, летом не вылезаю из речки. Мне было 14, когда закончилось счастливое детство.

Не мальчик, а партизан

Первый день войны совпал с первым трудовым днем Миши. Вместе с бригадой близ Буйничей парень до позднего вечера занимался разметкой Днепра. Уставшие работники пешком вернулись в Дашковку, а там – шум, суета. Возле сельсовета – толпа мобилизованных. Громко играет гармошка, и ее звук то и дело пропадает в женских рыданиях и детских криках.

– Весь ужас оккупации ощутили в сентябре 1941 года, – вспоминает Михаил Антонович. – Фашисты расстреляли в деревне всех евреев и активистов советской власти, в их числе и моего 75-летнего дедушку. После нагрянули следующие каратели и зачистили комсомольскую молодежь. Моего 17-летнего брата уложили под снятую с петель дверь и, топчась сверху, раздавили насмерть. Не мог я бездействовать – и в октябре 1943 года попал в 346-й партизанский отряд в группу диверсантов-минеров.

С того времени и до соединения с частями Красной Армии юный партизан провел 3 диверсии на железной дороге по направлению Могилев – Жлобин и на перегоне Красница – Дашковка, 5 диверсий на шоссейной дороге Минск – Могилев, а также в родной деревне, где был взорван молокоперерабатывающий пункт в центре обороны немцев на Днепре.

Я расскажу вам о войне

– Прошло 70 лет, но до сих пор многое помню до мельчайших подробностей, – говорит участник событий. – Это случилось на проселочной дороге у деревни Лежневка Могилевского района. Была ранняя весна с морозными ночами, и дорога превратилась в ледяную колею, с которой машины не могли ни съехать, ни быстро затормозить. Партизаны вышли в поле, и по пути я обратил внимание на сосновую ветку в колее, которую сильно истерли автомобильные шины. В голове мелькнула мысль: «Лучшего места для мины и не придумать». Однако впереди была цель: седловина железной дороги между Красницей и Башкировым переездом. Отыскали стык рельсов на правой ветке из Могилева, по ней шли груженые вражеские составы в сторону фронта. В торце шпалы заложили около 13 кг тола и сверху установили мину, замаскировав ее кусочками гравия.

Обратный путь в родной лес лежал сквозь густой предрассветный туман, и мы с Гордеем Корнеевым под ту самую сосновую ветку заложили около 3 кг тола, а на мину набросали рыхлого льда. Только отошли от кромки леса, как послышался взрыв со стороны железной дороги. А как рассвело, за спиной шандарахнуло еще раз.

Много лет спустя, проезжая мимо этого места с жителем Лежневки, Михаил признался знакомому, как вместе с боевыми товарищами минировал дорогу. Тот аж подпрыгнул на месте и рассказал, что весной 1944 года здесь действительно сгорели 2 машины охранной части СС. Взвод (около 50 человек) возвращался с очередной засады на партизан и взлетел на воздух. Очевидец утверждал, как на том пепелище нашел серебряный браслет от ручных часов. Пламя оказалось настолько сильным, что трупы обгорели до неузнаваемости.

И снова в бой

– 7 июля 1944 года после соединения с частями Красной Армии наш партизанский отряд расформировали, – называет точную дату Михаил Антонович. – И я оказался в Козельске, в составе 5-й запасной стрелковой дивизии. Прошел трехмесячную курсовую переподготовку, а в ноябре 1944-го меня направили на фронт. Бои шли круглосуточно в течение трех недель, без передышки. Полевая кухня нагнала наши наступающие части лишь однажды – мы же питались на ходу всем, что попадалось под руку.

В ночных боях за населенные пункты Титов четыре раза сходился с фашистами нос к носу. Там же, на территории Восточной Пруссии недалеко от Кенигсберга, его дважды контузило взрывами фугасных снарядов.

– Один из осколков ударил в левый висок, пробив два слоя шапки-ушанки, – рассказывает фронтовик. – На голове выросла огромная кровавая гематома. Кстати, буквально на следующий день ушанка спасла мне жизнь во второй раз. В суматохе где-то потерял каску, и, как оказалось, к счастью. Разрывная пуля прошла между моей головой и шапкой, прорезав бороздку на макушке. Был бы в каске – от головы остался бы фарш.

Тогда же Титова ранило в предплечье правой руки. После выздоровления солдат снова встал в строй. Однако при контрнаступлении советских войск подорвался на противопехотной мине. Госпиталь в Алленштайне, затем в Инстербурге (Черняховск Калининградской области), операции, ампутация раздробленной пяточной кости, перевязки, лечение – и два года на костылях.

Перемахнуть за сотню

После войны Михаил экстерном окончил семилетку в родной Дашковке. Жаль, но из 36 его ровесников, с которыми когда-то ходили в один деревенский детский сад, в живых остались только шестеро.

Далее учеба в техникуме, затем институт, где Михаил встретил свою единственную любовь – Александру Ивановну Смирнову. Вместе с женой они прожили долгую, полную счастливых событий жизнь. На свет появились их трое детей – сын и две дочери.

Последняя должность Михаила Антоновича перед выходом на пенсию – генеральный директор Могилевского областного объединения молочной промышленности.

– Все в моей жизни правильно и по заслугам, – уверяет собеседник. – Вот только есть один пробел. Тогда, в годы войны, командование партизанского отряда представило меня к ордену Красного Знамени. Оформление и сдачу документов поручили моему земляку-лейтенанту. А он в отместку моему отцу, председателю сельсовета, который когда-то раскулачил его семью, уничтожил наградной лист. След этого офицера затерялся где-то на Донбассе. Не теряю надежды, что когда-нибудь справедливость восторжествует и заслуженная награда найдет меня. Как верю и в то, что поколению моих внуков и правнуков удастся сохранить мир на нашей белорусской земле. Хочу быть тому свидетелем. Ради этого готов перемахнуть за сотню.

Виктория БОНДАРЧИК

Фото  из архива Михаила ТИТОВА